Ночью, утром, днем, вечером я борюсь с гнетущей, давящей тяжестью. Иногда мне удается преодолеть все это, правда лишь на время, потом, когда я меньше всего ожидаю, все возвращается и по новой.
Это уже неотъемлимая часть меня, как сок внутри апельсина, так и эта дрянь внутри меня.
Временами ни с того, ни с сего у меня начинают трястись руки, это даже похоже на лихорадку.
Тогда я обычно выпиваю стакан ледяной воды, но тут же идет ответный процесс от организма, начинает клонить к полу, в мышцах дикая боль.
Тогда я обычно поддаюсь и падаю на что-нибудь близ лежащее.
Держа в руках карандаш или черную ручку, я смотря на свои рисули, понимаю, что на них ложится отпечаток озлобленности, страха, томного невроза.
Они потеряли краски, все больше преобладает черно-белая гамма.
Может быть это и просто очередная паранойя, но я чувствую приближение какой-то глобальной беды, давно уж.
И она все не происходит, продолжая мучать меня этой давящей тишиной.
Это уже неотъемлимая часть меня, как сок внутри апельсина, так и эта дрянь внутри меня.
Временами ни с того, ни с сего у меня начинают трястись руки, это даже похоже на лихорадку.
Тогда я обычно выпиваю стакан ледяной воды, но тут же идет ответный процесс от организма, начинает клонить к полу, в мышцах дикая боль.
Тогда я обычно поддаюсь и падаю на что-нибудь близ лежащее.
Держа в руках карандаш или черную ручку, я смотря на свои рисули, понимаю, что на них ложится отпечаток озлобленности, страха, томного невроза.
Они потеряли краски, все больше преобладает черно-белая гамма.
Может быть это и просто очередная паранойя, но я чувствую приближение какой-то глобальной беды, давно уж.
И она все не происходит, продолжая мучать меня этой давящей тишиной.